ПОВАР, ВОР, ЕГО ЖЕНА И ЕЁ ЛЮБОВНИК (THE COOK, THE THIEF, HIS WIFE AND HER LOVER)

чёрная комедия
Продолжительность: 124
Великобритания - Франция 1989
Режиссер: Питер Гринуэй
Продюсер: Кис Кэссендер
Сценарий: Питер Гринуэй
В ролях: Майкл Гэмбон, Хелен Миррен, Ричард Боринджер, Алан Ховард, Тим Рот, Лиз Смит и др.
Музыка: Майкл Найман
Оператор: Саша Верни

---

25.10.2004

Ранее - в рецензии на фильм "Отсчёт утопленников" - я уже знакомил посетителей сайта с художественными принципами одного из трёх-четырёх подлинных художников современного кинематографа. Поэтому здесь не буду повторяться и сразу обращусь непосредственно к фильму, с которого, кстати сказать, началась популярность Гринуэя в постсоветской России.

Почему - так, почему именно "Повар, вор..." сделался у нас своего рода визитной карточкой режиссёра, ведь и "Контракт рисовальщика", и "Живот архитектора", и тот же "Отсчёт утопленников", пожалуй, драматургически интереснее, визуально разнообразнее, богаче, а в плане символики куда головоломней "Повара..."? Да, собственно, именно потому: "Повар..." проще, доступнее широкому зрителю, а зрителю начала 90-х и тематически ближе.

Фильм, как всегда у Гринуэя, фантастически красивый, покадрово продуманный, почти на болевом пороге хлещущий в глаз пиршеством красок, визуально оживляющий и столь же ярко озвучивающий пусть несколько однообразной, но тревожно-болезненной мелодией М. Наймана классическую фламандскую живопись (прежде всего - натюрморт), в отличие от других лент режиссёра, работающего главным образом в жанре чёрной комедии, во-первых, рассказывает внятную историю любви и ненависти, во-вторых, не навязывает зрителю никаких, обычных для прочих фильмов Гринуэя, сложных классификаций, в-третьих, предлагает отчётливый конфликт между добром и злом, в-четвёртых, персонифицирует добро в образах страдающих злосчастных любовников, а зло - в лице типичного криминального авторитета, знакомца для нас в те поры ещё недавнего, но уже успевшего вызвать негодование "старых" русских, наконец, даёт трагикомическое разрешение фарса в убийственно верном, единственно возможном и потому ожидаемом ключе - зло наказывается злом, но добру от того легче не становится. Кроме того, сюжетная линия картины прямолинейна, в ней остутствуют и лирические авторские отступления, и какие-либо вставные новеллы, а события укладываются в недельный срок, причём каждая сцена (каждый день) тщательно отделяется от предыдущего календарной картинкой (единственная уступка любви режиссёра к классификациям, если не считать постоянно меняющихся натюрмортов, перечислений и описаний антигероем разнообразных блюд и напитков, как съедобных, так и вызывающих тошноту).

Обставленная с пышной театральностью, кроваво-красочная, одновременно абсурдистская и реалистичная история, рассказанная в фильме "Повар, вор, его жена и её любовник", по сюжету очень проста: день за днём посещая подведомственный ресторан, хам, изрыгая тупые пошлости, издевается над окружающими, а его жена в знак протеста изменяет ему в туалете этого ресторана, до тех пор, пока рогоносец, выследив парочку, не убивает любовника, за что и получает пулю в лоб от жены. В основе своей она варьирует тематику ленты Марко Феррери "Большая жратва", которая, в свою очередь, опирается на один из центральных эпизодов романа древнеримского классика Петрония "Сатирикон", в своё время экранизированного Феллини. Отсюда основные кинематографические отсылки - прежде всего к итальянским мастерам, затем, в сюрреалистическом плане, безусловно к Бунюэлю, приятелю и сподвижнику Сальвадора Дали (кстати, и сам Гринуэй в разнообразных интервью подтверждает своё "происхождение" от названных художников).

Содержание фильма иное. В нём персонажи препарируются, как какие-нибудь лягушки. Гринуэй выворачивает всех своих недочеловеков (или наоборот - слишком человеков) наизнанку, во всём множестве-убожестве физиологических (а иными, пусть и по разным причинам, никто из них и не обладает) отправлений. В особенности же пристально, буквально раскладывая по полочкам, рассматривает он главного недочеловека, возомнившего себя хозяином мира и терроризирующего всех и вся (а пуще прочих собственную кроткую жену и директора принадлежащего ему ресторана) хамской своей физиологией, поскольку понятие психологии в данном тяжёлом случае, пожалуй, неприменимо.

Вор, точнее бандит Альберт (совершенно гениально сыгранный Майклом Гэмбоном) - как тип (но не как тип личности, ибо личность в нём отсутствует напрочь) отлично всем нам знаком: он туп, как бревно, сексуален, как павиан, ревнив, как Гобсек, поскольку не способен любить (да похоже и вожделеть тоже, ведь вожделение, что ни говори, какое-никакое, а чувство), способен же лишь грабить и копить, грязен, как свинья, наконец, болтлив, как базарная торговка. Всё вместе означает - прав критик Игорь Галкин - он "тотален... характер - сугубо женский, у мужчин встречается редко, но тогда уж приобретает совершенно отвратительные очертания". Ко всему, надо полагать, он воображает себя богом, или на худой конец центральным персонажем громадного рубенсовской школы полотна и - по контрасту с окружающим живописным великолепием - выглядит этаким отвратительным совершенством.

Под стать ему и мерзкий "браток" в ярком исполнении молодого Тима Рота, и прочая расфуфыренная челядь, пирующая и беснующаяся поистине как во время чумы. Последняя не заставит себя ждать, равно как и почти что гоголевская немая сцена, когда бог-хам под дулом пистолета совершит последнее в своей жизни физиологическое отправление - отведает кусочек от срамного места растерзанного им и зажаренного поваром тихони-любовника, после чего и получит от жены давно заслуженную пулю в лоб.

Раннему постсоветскому зрителю подобный финал, конечно, не мог не греть душу. Но, скажите по совести, разве сейчас - иначе? Тип-то - пали в него хоть из огнемёта - живёт и здравствует. И неустанно размножается. Оно и так: будешь размножаться, коли ни к чему иному не способен!

Бес с ними, однако, с мерзавцами и статистами. Любопытнее другое - положительные (как бы!) персонажи положительны лишь в сопротивлении (точнее - в подобии сопротивления) негодяю. Сами же по себе они, увы, убоги: и книжный червяк любовник, воровато озирающийся по сторонам перед тем, как войти в общественный туалет ресторана на любовное свидание с женой бандита, и сама она, едва ли не с одинаковой, почти зомбированной заторможенностью раздевающаяся в том же туалете, выслушивающая пошлые сентенции хозяина о вкусовых преимуществах жареной свинины перед сырыми устрицами, уговаривающая повара зажарить тушу убитого любовника, отправляющая на загробное свидание с ним муженька... И мальчик-поварёнок, сочувствующий любовникам, протест же свой против хозяйского хамства выражающий посредством исполнения одной музыкальной фразы, хоть и на чистейшем бельканто... Да и "героический" повар, укрывавший влюблённых среди кастрюль и сковородок Бог знает из каких соображений - то ли из сочувствия, то ли воображая себя добрым волшебником во всей этой истории, то ли, действительно будучи своего рода alter ego автора, из тайной артистическо-классификаторской страсти...

И, Боже ты мой, как же все они некрасивы, отталкивающе некрасивы - подобно давно увядшим, извергающим запах тления цветам на разлагающемся теле покойника!

Ну как нам (да только ли нам, людям постсоветской России?), как, скажите на милость, было не восхититься, да и теперь (теперь - тем более!) не восхищаться, быть может, и негодуя (по-пушкински воя сдуру "Это ж - я!"), картиной, где, с одной стороны, оживает рукотворная красота "золотого века" живописи, а с другой - напротив, в прах обращается всё то, что нам ещё вчера вдалбливали школьные учителя: этика, гуманизм, "человек - это звучит гордо" и тому подобное "разумное, доброе, вечное", только что на наших глазах в одночасье канувшее в небытие вместе с, казалось бы, самым что ни на есть реальным и уж во всяком случае представлявшимся незыблемым окружающим - наиболее прогрессивным обществом и его передовым, единственно верным ученим? Канувшее - и оставившее нас один на один с невыдуманной, нерукотворной реальностью, в которой выжить возможно лишь сжав зубы и усмехаясь над собой.

Так, как это делает последний классик первого века кино Питер Гринуэй - мизантроп, конечно, но и большой, бескомпромиссно честный по отношению к человеку и обществу художник, каждым фильмом своим утверждающий: не за что себя, господа, жалеть, не достойны мы ни сантиментов, ни жалости, ибо невозможны среди нас ни герои, ни, следственно, трагедии. Даже драмы современный homo sapiens как он есть не достоин - лишь чёрной-пречёрной комедии... Да и какой он sapiens - так, одушевлённый способностью изрыгать словесный мусор предмет.

Рецензия: В. Распопин