драма Продолжительность: 104 Швеция - Дания 2002 Режиссер: Лукас Мудиссон Продюсер: Ларс Йонссон Сценарий: Лукас Мудиссон В ролях: Оксана
Акиньшина, Артем Богучарский, Элина Бененсон, Любовь Агапова, Лиля
Шинкарева, Павел Пономарев, Томас Ньюманн и др. Музыка: Натан Ларсон Оператор: Ульф Брантас
19.09.2003
Более точно жанр новой картины для совершеннолетних зрителей автора
превосходной молодежной драмы "Покажи мне любовь" Лукаса Мудиссона можно
было бы определить как безысходно пессимистичный
художественно-публицистический очерк на тему настоящего в отсутствии
будущего в разобщенном социуме, пожирающем своих детей. Говорухинский
эпиграф "Так жить нельзя" был бы в данном случае идеально уместен,
более, может быть, уместен, нежели в его знаковом фильме с тем же
названием.
Собственно говоря, жизнь российских беспризорных детей,
изображенная Мудиссоном, самая жизнь провинциальной России - и не жизнь
вовсе, и даже не выживание, а именно агония умирания, стремление в
небытие, которое представляется (не может не представляться)
опустившимся (и опускаемым, и опущенным - во всех смыслах этого слова)
ее гражданам, тем, кого еще два десятка лет назад гордо провозглашали
строителями светлого будущего, раем, потому что живут они в форменном
аду. И ад этот говорит в основном по-русски. Но и (к чести режиссера)
там, где русский язык сменяется шведским и английским, ад не кончается,
более того, он становится совсем уж нестерпимым для героини фильма. И
именно из этого, шведского, ада она в последней степени отчаяния
вырывается в небытие. Ад на земле безысходен не только потому, что он
вокруг нас, но и потому, что он в нас самих. Во всех нас, взрослых, в
генах подавляющего большинства наших начинающих взрослеть детей. Не во
всех детях, но уж с маргиналами-то нынешний мир-ад справится...
16-летнюю Лилю бросает мать, сбегая с новым любовником от постылой,
стылой, унылой российской жизни в Америку. Девочка-подросток,
переживающая самый трудный период в жизни каждого молодого человека,
воспитанная, несмотря на отсутствие отца и мать - форменную недотыкомку,
невзирая на неустроенную, разлаженную жизнь страны, все же без
глубинного небрежения к традиционным человеческим ценностям, проходит
все круги ада на земле, принуждена - чтобы выжить - нарушить все
скрижальные заповеди, вплоть до главной "не убий", выхолостить
собственную душу (к чему влекут ее со всех сторон окружающие
человеческая ложь, грязь, предательство, равнодушие) и детское тело.
Ее честь растоптана, ее надежды растлены, ее вера обманута и убита
задолго до того, как она переступает последнюю черту. "Не убий" в данном
случае прочитывается как "не убий себя", невзирая ни на что, несмотря на
то, что тебя самое только и делают, что убивают все кому не лень,
несмотря даже на то, что и сама ты становишься невольным убийцей
единственного своего друга, 11-летнего влюбленного в тебя мальчика, по
сути беспризорника, ежедневно избиваемого и изгоняемого в ночь
собственным отцом. На глазах мальчика (и в какой-то степени увиденная
его - живого, полумертвого и воспарившего к небесам - глазами) проходит
вся короткая страшная жизнь обожаемой им подруги.
Вырвавшись из кошмара российского недобытия, героиня - в последний
раз обманутая - оказывается в ужасе европейского послебытия, где она
окончательно тонет в той же неизбывной серости, захлебываясь в том же
поту бесчисленных пыхтящих над ней кобелей, где ей, интердевочке XXI
века, не может помочь уже ничто, даже лубочная картинка иконы, к которой
она обращалась в самые невозможные мгновения российского существования.
В отчаянии разбив икону, на которой изображены крылатые Богоматерь и
юный Спаситель, девочка пускается в последний побег, в ИСХОД. В
преддверии того света ее зачем-то пытаются спасти чужие, посюсторонние
врачи. "Беги, Лола, беги" в версии Лукаса Мудиссона предлагает лишь один
вариант побега - первый, роковой, предопределенный - туда, откуда нет
возврата, туда, где можно целую вечность играть в баскетбол на крышах
домов, как будто все мы вернулись в детство и обратились в похудевших
Карлсонов, туда, где проросшие за спиной печально-иронические
чаплиновские лубочные крылья так же непохожи на ангельские, о которых
некогда рассказывали пращуры нашим предкам, более уверенно, в сравнении
с нами, стоящим на более твердой социальной почве. XIX век пробуждал
задремывающую совесть наших прадедов "Девочкой со спичками", ХХ-й
пытался достучаться до спящих родителей "Девушкой со спичечной фабрики",
XXI-й же отпевает наших потомков "Лилей навсегда".
"Так жить нельзя" оборачивается формулой "Так нельзя выжить". Нигде
в этом предапокалиптическом мире - ни в агонизирующей России, ни в сытой
полусонной Швеции - нелья выжить живой детской душе, ибо сегодняшний мир
даже рожденных Оливерами Твистами не задумываясь перемалывает в "девочек
со спичками".
"Дети подземелья", которое и не снилось Короленко. "На дне", по
сравнению с которым ночлежки Горького - благоустроенное общежитие. Разве
что Достоевский осмеливался заглянуть в подобные бездны. Только вот
каждый из классиков предлагал читателю ВЫХОД из небытия бытия:
социальное переустройство, революционную перекройку, религиозное
спасение, наконец. Лукасу Мудиссону в качестве ВЫХОДА предложить своему
зрителю нечего, лишь ИСХОД, в постмодернистском духе - с точностью до
наоборот - отсылающий к вендерсовскому "Небу над Берлином". Не только
потому, что он, Мудиссон, один из лучших режиссеров нового европейского
кино, не классик. Потому что в наше время, время ИСХОДА, ни выходов, ни
классиков быть не может.
От "скучно жить в этом мире, господа" до "Так нельзя выжить"...
Круг замкнулся. Остается утешаться (тем, кто еще испытывает
необходимость в утешении) разве что стихами самого древнего из
классиков, Экклезиаста: "Все возвращается на круги своя".