КОМИССАР

драма
Продолжительность: 104
СССР 1967
Режиссер: Александр Аскольдов
Продюсер:
Сценарий: Александр Аскольдов (по рассказу Василия Гроссмана "В городе Бердичеве")
В ролях: Нонна Мордюкова, Ролан Быков, Раиса Недашковская, Людмила Волынская, Василий Шукшин и др.
Музыка: Альфред Шнитке
Оператор: Валерий Гинзбург

---

25.11.2003

Запрещенный советской цензурой шедевр поэтического, философского и в какой-то мере политического кинематографа. Единственный фильм режиссера Александра Аскольдова, по суду объявленного профнепригодным и в дальнейшем вынужденного заниматься организацией массовых шоу, типа телевизионных концертов Пугачевой. Поднятый из архивной пыли спустя двадцать лет, фильм триумфально обошел мировые экраны и принес международную известность Нонне Мордюковой, менее чем за два часа экранного времени сыгравшей сначала почти вочеловечение (а затем окончательное развоплощение) почти дьяволицы почти в Богоматерь. Кроме прочего, "Комиссар" Аскольдова - в какой-то мере полемический ответ картине 1963 г. "Оптимистическая трагедия" (реж. С. Самсонов) по пьесе Вишневского, безальтернативно воспевающей красную фурию.

В основу ленты положен рассказ полузапрещеннного тогда писателя Василия Гроссмана, рассказывающий не о романтике революции, но о реальной правде гражданской войны, уничтожающей в первую очередь отнюдь не классы, а живых людей.

Забеременев от погибшего соратника по борьбе и пропустив все мыслимые сроки, когда еще можно сделать аборт, пламенная революционерка и красный комиссар Клавдия Вавилова (Н. Мордюкова) останавливается рожать в южном еврейском городишке Бердичеве, где ревкомандир (В. Шукшин) "подселяет" ее в хибару (иначе не скажешь) многодетного еврея, работяги-золотые руки Ефима Магазанника. (Эта роль Ролана Быкова, возможно, лучшая в его блистательной актерской биографии, а кроме того, здесь он, как можно понять, варьирует созданный им же в фильме А. Тарковского "Андрей Рублев" типаж скомороха, умного юродивого, трагического шута, варьирует, полностью переменив психологические и даже, сколь ни кажется это невероятным, физиогномические акценты). Посопротивлявшись больше для виду (ибо сопротивление властям и вообще бесполезно, а в гражданскую - смерти подобно), этот "веселый нищий" уступает комиссарше и свою комнату, и свою кровать, а узнав, что женщина беременна, принимает ее как родную. С тем же сердоболием встречают постоялицу жена Ефима и его почти бессловесная мать.

Без помощи этих людей, обыкновенно с презрением называемых белыми обывателями, красными же - "несознательными элементами", "мадам Вавилова", ни бельмеса не смыслящая ни в чем, кроме революции, пожалуй что и не разродилась бы. А глядя на обычную жизнь обездоленной семьи, не унывающей, однако, благодаря детским играм юных Магазанников, неискоренимому жизнелюбию Ефима, неброской красоте, добросердечию и ни на миг не прекращающимся домашним хлопотам его жены, комиссарша неожиданно постигает истинный смысл жизни - в самой жизни, в любви, в труде, в заботе о ближнем. Постигает и постепенно вочеловечивается, кормя своего младенца, напевая ему колыбельные... Однажды, утратив уже революционный пыл (в идее тоже, конечно, справедливый - ради таких же вот, ради ЭТИХ людей осуществляемый), уже вочеловечившись в женщину и мать, Клавдия идет с младенцем по городу в поисках православного батюшки. Но ей встречается лишь раввин. Она, революционерка, уже готова окрестить младенца (и тем возвыситься до некоего символического воплощения Богоматери), но еще не готова (революционерка!..) совершить этот обряд в иной конфессии.

Дитя останется нехристем. К лучшему ли? Лишь на первый взгляд, лишь потому, что поход Вавиловой с дитятей на руках в поисках церкви фантасмагорически превращается в исход всего местечка на заклание - грядущая через четверть века участь еврейского населения местечка, ныне переходящего от красных к белым, но, быть может, предчувствующего свою судьбу в гитлеровской оккупации.

К лучшему ли, однако?.. Дитя комиссарши будет собственноручно отдано матерью на заклание, ибо красные отступают, теснимые то ли белыми, то ли бандой какого-то батьки. (Отступление, конечно, временное, но этого времени противоборствующей стороне хватит для того, чтобы казнить и "мадам Вавилову", если она не поспешит вслед за своими, и приютивших ее, ни в чем, кроме человеколюбия, не повинных Магазанников. Недаром их ребятишки мучают сестренку, изображая из себя усатых атаманов с деревянными маузерами.) Комиссарша уходит - бежит! - из городка последней, втайне, быть может, надеясь, что если она догонит своих, бросив русского младенца на руки еврейской семьи, он, ее сын, как-нибудь не погибнет, как-нибудь укроют, спасут его Магазанники... Надежды призрачны, и Вавилова это почти понимает, и точно понимаем мы, потому что ничего уже не остается в ее облике ни от Богоматери, ни просто от матери. Исчезает даже и "мадам Вавилова" - вслед за отступающим отрядом красноармейцев, задыхаясь и потрясая маузером, бежит оступившаяся комиссарша: догнать, искупить, убивать.

"Стойте, подождите, черти!" - молча кричит она. А "черти" отступают. Пока. Черти ли? Наверное, все-таки черти. Потому что какие же нормальные люди, какие мужики станут косить литовками пустынные пески (один из самых страшных символов картины). Потому что дело человека - продолжение жизни, а не ее уничтожение. Потому что кто, в сущности, она сама, Клавдия Вавилова, как не "валькирия революции" - читай ведьма войны. Потому что битва гражданской войны и есть поле боя между добром и злом, поле, на котором сражаются не красные и белые, а воинства неба и ада, скорее даже ада и ада, а Бог... "А Бог молчит", как в известной песне. Но молчит ли?

- Вот он, Мой лик, Клавдия, - молча говорит Бог, - указывая ей (и нам) сперва на обнаженные крохотные почти "пипки" магазанниковских ребятишек и сразу вслед - сравни, женщина! - на стальное, нагло задранное к небу дьявольское пушечное жерло.

- Вот он, Мой лик, жена, - повторяет Господь, указывая комиссарше на Ефима Магазанника, человеко- и чадолюбивого неунывающего работягу, на его верную завету первоматери печальноокую вечную спутницу в горе и радости и на его безмолвно творящую добро мать...

- Вот он, Мой лик, матерь, - молча говорит Бог, - сопя крохотным носиком новорожденного сына революции.

Но комиссар Клавдия Вавилова, не сумевшая ни обратить в свою веру Ефима Магазанника, ни отказаться от призрачных идеалов во имя истинного предназначения женщины, ни окрестить сына, ни даже уберечь его в память о своей великой военно-революционной любви, комиссар Вавилова Бога не услышала. И не услышит, несчастная, уже никогда.

Рецензия: В. Распопин