ШИНЕЛЬ

эксцентрическая трагикомедия
Продолжительность: 64
СССР 1926
Режиссер: Григорий Козинцев, Леонид Трауберг
Продюсер:
Сценарий: Юрий Тынянов (по мотивам повести Н.В. Гоголя)
В ролях: Андрей Костричкин, Антонина Еремеева, Алексей Каплер, Сергей Герасимов, Янина Жеймо, Владимир Лепко, Олег Жаков и др.
Музыка:
Оператор: Андрей Москвин, Евгений Михайлов

---

10.12.2003

"Кинопьесой в манере Гоголя" назвали свой фильм молодые изобретатели, основатели и мастера ФЭКСа. В общем, это и на самом деле так: по букве тут от гоголевской "Шинели", пожалуй, сюжет второй половины картины да история с портным. Остальное, так сказать, из русской классики, как ее прочитывали структуралисты. Все броско, ярко, все "срифмовано" с, казалось бы, нерифмующимися текстами из других опер, все натуралистично и фантасмагорично... Эдакий Гоголь, сыгранный поздним декабрьским вечером в театре теней, скажем, Булгаковым. Или чеховская "Смерть чиновника", продекламированная Маяковским. Неуемная, до диковатости, фантазия, сумасшедшие акценты. Поступи Тынянов, Козинцев и Трауберг таким образом, например, с Толстым... Но ведь Гоголь же!

И, знаете, сегодня, спустя почти восемьдесят лет после бунтарской этой премьеры в сногсшибательное то время, когда, в сущности, не очень-то и важно было, Гоголь, там, или не Гоголь, даже не важно, КТО именно этого Гоголя переделывал (чего стоит одна лишь опечатка на рекламной афише картины, где имя сценариста - крупнейшего филолога и большого писателя - начертано через два "т" - "Тытянов"!..), сегодня "фильма" смотрится. (За что, как говорится, отдельное спасибо каналу "Культура" - держится как-то, последний из могикан, дай ему Бог...) Да, хуже, чем ленты Гриффита и Чаплина, хуже, чем ленты Китона и Линдера, да, заметно ученичество молодых режиссеров и у мэтров западного кинематографа, и у Эйзенштейна... но глаз не режет. Не режет глаз даже и утрата одной из частей картины, и педалированная сатира на "проклятый" и поверженный "царский режим", в таких вариациях, каких в "проклятой" действительности, конечно, не было и быть не могло. Но ведь - Гоголь... "Над кем смеетесь, господа?"

Все начинается с присутственного места, где "людишки - пишущая тварь" (ах, как спустя полвека эти эпизоды обыграны Белинским и Васильевым в "Анюте"!), а среди "твари" этой - "тварь дрожащая" и мечтательная, Акакий Башмачкин (великолепный молодой, но с блеском играющий и старость, даже дряхлость, мим Андрей Костричкин), который - при иных обстоятельствах - пожалуй, не только что не дрожал бы, но и сам заставил других пресмыкаться. Он еще не о новой шинели задумывается, он о сладкой толстушке мечтает, так сказать, "у самовара я и моя Маша". Ох, как сладко - до озлобления - мечтает! За ради этой мечты - то ли впрямь, то ли в грезах совершает преступление, навроде чичиковского, но скорее в духе поручика Киже. Рожденный, однако, не клопом-кровососом, козинцевско-трауберговский Башмачкин - таракан, к тому же ленивый, и потому, когда секретарь передает ему просьбу начальства самостоятельно составить юридический документ, отказывается, дескать, мне бы лучше что-нибудь переписать.

И - всё. Отныне - "...а был ли мальчик-то?" Отныне он будет только переписывать, обнашиваться и лысеть, покуда не обнаружит, что шинель его - уж не шинель, а неведомо что. И возмечтает о новой: в шинели я - человек, звучу гордо, могу и в морду тыкнуть, а в этих обносках. М-да-а... И тут выпадает ему, состарившемуся, робкому, семенящему совсем по-стариковски, но еще под конторку скалящему сохранившиеся, в отличие от шинели, острые молодые зубы, тут ему выпадает алтын: за выслугу, так сказать, шестьдесят целковых от начальства.

Сбылась мечта идиота, теперь уж портной - помесь форменного беса, вседержителя, Мойши-закройщика и какого-то горьковского босяка - портной, цокнувший и цыкнувший над башмачкиными обносками (и на робкую, почти затаенную просьбу чиновника перелицевать), теперь-то уж портной никуда не денется. И выбирает, выбирает Акакий с какой-то цыганистой девкой сукно и мех на воротник, и материальчик на подкладку. Выбирает - то молодея, то вновь, как бы вспомнив, стареясь. И - семенит, семенит к портному. И вот уж красуется в новой шинели, как в новой должности, как с молодой женкой в теле, как... Черт возьми, "какой же русский не любит..."!

Ну-с, дальнейшее - по Гоголю и хорошо известно. Вплоть до последнего эпизода, где уж впрямь чеховский чиновник ложится на диван, поворачивается лицом к стене и... того. Впрочем, нет, он не просто помирает, а помирает, летя над верстовыми столбами в зимней петербургской ночи, как бы в укор и отмщение ко всему равнодушной царско-чиновничьей России, ее держимордам, которые, как известно - как то казалось молодым строителям светлого будущего - канули в никуда и в никогда больше.

Им - казалось. Нам уж не кажется. Оттого и сатирический, и временами смешной, и фантасмагорический, и ямщицкий, и "выдумщицкий", и горький, и немой, и выразительно говорящий этот фильм смотрится сегодня как пронзительно и безысходно печальный реквием неизбывно трагической российской жизни. А не гоголевский, но скорее щедринский крупный чиновник-парвеню, отказавший Башмачкину в помощи по розыску раздевших его посреди столицы разбойников, что-то уж подозрительно похож сразу и на главного энергетика наших дней, и на главного думского драчуна, и на толстого господина в пионерском галстуке, отчего-то считающего себя главным коммунистом прогрессивного человечества, и на... его неизменный раздражитель, понима-ашь... Велика ты, русская классика, даже в модернистском изложении велика!

Скажете, не может быть? Еще как может. Того, перечитайте Гоголя, а лень - посмотрите козинцевскую "Шинель", с которой, можно сказать, начался не только великий советский режиссер, автор трилогии о Максиме, "Гамлета" и "Короля Лира" (последний, между прочим, официально признан лучшей экранизацией этой шекспировской пьесы в мировом кинематографе; "Гамлет" же такового признания не удостоился, по-видимому, только из уважения к памяти Лоренса Оливье, сделавшего собственную версию на два десятилетия раньше Козинцева), но и такой блистательный актер, как Олег Жаков. А кроме них - присмотритесь, узнаете ли? - появляются и благополучный в будущем мэтр Сергей Герасимов, и упустивший птицу благополучия ради любви дочки Сталина Алексей Каплер, и та, кому предстоит спустя два десятилетия стать лучшей в мире Золушкой - Янина Жеймо.

В общем, фильм-памятник. Скорее эпохе, чем Гоголю, той эпохе, во время которой только и мог появиться поэт, о собственном воображаемом памятнике сказавший: "Заложил бы динамита - ну-ка дрызнь!"

Рецензия: В. Распопин