драматический боевик-антиутопия
Продолжительность: 113 Япония 2000 Режиссер: Кинджи Фукасаку Продюсер: М. Сато, М. Окада и др Сценарий: Кента Фукасаку В ролях: Такеши Китано, Т. Фудзивара, А. Маэда, Т. Ямамото, М. Андо, К. Шибасаки,
Ч. Курияма и др.
Музыка: М. Амано Оператор: Я.
Кацуми
10.09.2002
Скандальный, но сильный фильм. К тому, что взрослые на экране режут
друг друга почем зря и без всякого гуманистического зазрения, мы уже
давно привыкли. Зарежут Шварца, на смену придет Слай, или Сигал, или еще
какая-нибудь тарантина. Киношка как киношка, жанр требует: чем больше
поваленных, тем лучше.
В данном случае дело иное: режут друг друга дети, подростки,
девятиклассники, режут, разумеется, как бы в будущем. Японские
потрошители из средних школ постатомного века, сообщает нам закадровый
голос в предуведомлении к начинающемуся рассказу, настолько
распоясались, что взрослые решили их, так сказать, подсократить. Для
чего и выдумали " Королевскую битву" - игру наподобие советской
"Зарницы" (с небольшой разницей - воюем всерьез). И ввели ее в
общеобразовательную программу старшеклассников в качестве летнего
семестра.
По жребию девятый класс, числом душ так в сорок, отправляется на
необитаемый остров, где все уже подготовлено для старта "бегущих".
Мальчикам и девочкам раздаются солдатские вещмешки, затем их напутствует
любимый учитель (Такеши Китано). Когда до школьничков доходит, что в
вещмешках может оказаться КАКОЕ УГОДНО оружие (автомат, например, или
гранаты, или радар, или томогавк, или вместо всего этого крышка от
кастрюли), что они СВОИМИ РУКАМИ должны будут УБИТЬ ВСЕХ своих
однокашников (или САМИМ БЫТЬ УБИТЫМИ соседями по парте), ибо по правилам
сей "олимпиады" выжить может только один, гимназиатство впадает в
истерику... В которой и погибают первые его представители. Причем самый
первый - от руки любимого учителя (а не высовывайся).
Ну, люди - они вообще-то все разные. Школьники тоже люди. Хоть и
дети. Некоторые природой приспособлены выживать. Иные надеются на
коллективизм и взаимовыручку. Третьи пытаются спасти своих подружек. А
еще кое-кто мнит себя настоящим киллером и с удовольствием пускается в
прохождение практикума.
Соответственно человеческим склонностям, ребятки и переживают
различные стадии расчеловечивания: кто-то впадает в неукротимое уныние,
кто-то - в остервенение, кто-то пытается вспомнить школьную программу и
взорвать весь этот остров вместе с солдатами и любимым учителем к
чертовой матери.
Отыгрывание фигурок сорока "негритят" каждый раз сопровождается
титром. Мало того, "счет" во всеуслышание объявляется учителем: умерли
такие-то, осталось столько-то. К финалу этот симпатичный господин,
мучимый проблемами, устраиваемыми ему собственной дочерью (не он ли и не
потому ли и придумал эту программу, маньяк светлого будущего?), вызывает
желание удушить его собственными руками не только у остающихся еще в
живых ребятишек, но и у обыкновенно сдержанных благополучных
телезрителей, нещадно во время просмотра сего блокбастера топчущих
ногами любимый персидский ковер.
Свое светлый гений педагогики, разумеется, получает. В этом туре
игры - единственный раз - выживают двое, Ромео и Джульетта, "бегущие
человечки" будущего. Тот же, кто был своего рода "главным негритенком",
погибает, как заповедано Агатой Кристи, последним. А справедливая
полиция (или иные спасатели) так и не появляется, это вам все-таки не
гуманист послевоенного образца Голдинг, изложивший данный сюжет первым
(в давней повести "Повелитель мух"), но, пожалуй, все-таки в ином
ракурсе и с иными целями.
Дело проясняется и переворачивается в последних кадрах картины.
Двое выживших детей вынуждены будут вернуться в мир взрослых, эту-то
игрушку про войнушку всерьез придумавших им взамен то ли просто школы,
то ли спецшколы, то ли вообще каторжной тюрьмы. В мир, где его обитатели
- властители и подвластные - одинаковые, в сущности, тарантулы.
Следовательно, в мире этом, настоящем (настоящем ли?), слепившем Остров
Гражданской Войны Детей по собственному образу и подобию, новоявленным и
вечным Ромео и Джулетте предстоит продолжать воевать, убивать или быть
убитыми (конечно, последнее)... Или - бежать и из него. "Куда ж нам
плыть", однако? В следующее отражение? Но мы, увы, не в пространстве
фэнтези. На тот свет, обнявшись и самоубившись? Но мы не в
художественном мире романтиков. Так куда же? Вероятнее всего (ведь мы,
скорее, в пространстве постмодернистской - по-японски - антиутопии), в
подвалы токийской подземки, дабы затеряться среди крыс и сточных
отбросов цивилизации самоедов. Цивилизации, как голодная хавронья,
съедающей своих детей, плоть от плоти своей, такой же, впрочем,
зомбированной в большинстве своем, как и плоть материнская.
Чем не притча?
Да, "общественно-политическая", академией педнаук одобренная игра в
"семь самураев" в конечном итоге провалилась: выжили-то двое, израненный
пацифист Ромео, убивший единственный раз по случайности, спасаясь, даже
не в исступленьи чувств, как Ромео настоящий, и его Джульетта, подобно
какой-нибудь святой, только призывавшая к примирению озверевших друзей и
подруг да каждый раз оплакивавшая и Тибальта, и Меркуцио, и Макбета, и
всех их осатаневших леди.
Выжили двое - и значит, человечество от этих Адама и Евы еще имеет
шанс возродиться. В подвале, в андеграунде. Так сказать, вопреки...
Чем не антиутопия, долженствующая же оставлять хоть какую-нибудь
надежду?
Но крови пролито - на десять антиутопий и на двадцать боевиков. Так
много, что в какой-то момент перестаешь бранящимся сочувствовать. "Куда
ж нам плыть?" Приплыли, суши весла, кто живой.
Так что же за напиток мы пили: компот из персиков и человеческих
почек (по-научному - полижанровое кино)? Да, разумеется. Но какие
ингридиенты, так сказать, "главнее": драма? притча? боевик-ужастик?
Последнее определение для столь неодноуровневого фильма было бы
примитивно и потому неверно. Для притчи как таковой (по крайней мере, в
европейском ее понимании) лента запредельно жестока. Остается, видимо,
все-таки драма, нечто близкое раннему Шекспиру, периода "Тита Андроника"
(всем ведь известно, что именно японский кинематограф, точнее Акира
Куросава осуществил одни из лучших экранизаций пьес великого
драматурга). Вот, пожалуй, именно "Тит Андроник", в котором эпоха
Возрождения как бы забыла о породившем ее самое гуманизме, и может
восприниматься как крестный отец "Королевской битвы". Именно он, да еще,
наверное, "воспоминания о будущем" одного из отцов фантастической
антиутопии Джорджа Орвелла, а вовсе не голдиновский "Повелитель мух". То
- действительно притча и по большому счету гуманистическая. Но из
Голдинга в данном случае лишь посыл.
Хорош, силён фильм Кинджи Фукасаку, даже слишком силён по нашему
времени торжества бездумного и беззубого масскульта. Слишком жесток,
слишком вызывающ, слишком, если можно так выразиться, нестерпим. Но,
вероятно, только с помощью всех этих "слишком" и можно достучаться до
наших благополучных, утопающих в мягкой мебели и персидских коврах живых
душ.
Пока живых. Пока утопающих. Ковер, однако, уже вытоптан...