драма Продолжительность: 140 Югославия 1989 Режиссер: Эмир Кустурица Продюсер: Сценарий: Гордан Михич, Эмир Кустурица В ролях: Давор Дуйнович,
Бора Тодорович, Любица Аджович, Хусния Хашимович, Эльвира Сали и др. Музыка: Горан Брегович Оператор: Вилко Филач
10.11.2002
Пронзительная, на пограничье с мелодрамой и пародией всерьез на
"Крестного отца", одновременно бытовая и романтическая драма из безбытья
югославских цыган социалистической эпохи.
Цыганам, впрочем, до строительства социализма дела нет. Они "шумною
толпой"... Нет тут, правда, никакой шумной толпы. Есть местечковая
семья, или подобие семьи, возглавляемая доброй бабкой-знахаркой
(блистательный образ, великолепно сыгранный Любицей Аджович!),
воспитывающей (не совсем то слово, но иначе не скажешь) и
великовозрастного ребенка - игрока-сына, и калечную маленькую внучку,
столь же терпеливую и добросердечную как бабка, и юношу-внука,
обладающего добрым сердцем и паранормальными способностями: чего хочешь,
особливо ложки-вилки он одним взглядом куда хочешь передвигает, а также
с успехом дрессирует индюка, отчего тот индюк больше напоминает уже
собаку, а не птицу. На пропитание же эта, с позволения сказать, "семья"
зарабатывает добыванием извести из близлежащего карьера.
Главный герой влюблен в соседскую девушку, но ее мамаша - изрядно
уменьшенная в размерах копия стервозных персонажей Фаины Георгиевны
Раневской - раз за разом отказывает ему и просящей за него бабке,
мотивируя отказ тем, что, мол, дрессировкой индюков на жизнь не
заработаешь, а смотри вон лучше на местного цыганского барона. Сумеешь
жить так же - тогда и приходи.
Будучи должен бабке за лечение ребенка, барон в качестве оплаты
берется отвезти ее малолетнюю внучку в Любляну, где, может быть, девочке
выправят хромоту. Брат пускается сопровождать сестру и, оставив ее в
больнице в полной уверенности, что барон оплатит лечение, поддается на
его уговоры: а поедем, мил друг, со мной в Милан, где мы спокон веку и
зарабатываем бешеные бабки.
Как? Это постепенно, преступный шаг за преступным шагом и узнает на
собственной шкуре наш герой, становясь сначала свидетелем бандитских
дел, а потом и членом преступной шайки, торгующей живым товаром,
профессионально побирающейся и обворовывающей почем зря доверчивых
итальянцев. Однажды ситуация выходит из-под жесткого контроля цыганского
Вито Корлеоне, и юноше приходится взять бразды правления гангстерским
бизнесом в свои руки. Он с блеском исполняет новую роль, можно сказать,
повторяя путь другого Корлеоне, Майкла, пока не едет по делам "семьи"
домой, где и узнает, что девушка его беременна, а сестра не то что не
вылечена - вообще бесследно пропала.
Возвратившись же к барону, он понимает, что со всех сторон
подставлен, предан и продан именно тем, кого считал своим благодетелем.
Долгие поиски сестры, завершившиеся встречей не только с ней, ныне уже
римской хромоножкой-попрошайкой, но и с собственным сыном, завершаются
обреченной вендеттой, во время которой погибают не только барон и его
присные, но и - нелепо и закономерно - главный герой, которому уже нет
места на земле, поскольку в погоне за призрачным счастьем богатства он
погубил не только мертвые души бандитов, но и живые души возлюбленной,
сестры и - главное - свою собственную. И даже его душа, может быть, не
стоит души мальчишки-сына, выросшего на дне, и теперь крадущего золотые
монеты, которыми по цыганскому обычаю прикрыты мертвые глаза
покойника-отца. Так похожего даже внешне на (и столь отличного от) Аль
Пачино в роли Майкла Корлеоне (равно как цыганский барон не случайно же
физиономически напоминает Марлона Брандо в роли Вито Корлеоне).
Описать "Время цыган" преимущественно как пародию на "Крестного
отца" - значит неизбежно упростить картину. Она, конечно, пародийна по
преимуществу, то есть цитатна, и цитирует далеко не только копполовский
сериал, но и, например, в снах героя - Тарковского. Она, как всё у
Кустурицы, одновременно призрачна и сугубо реалистична. Призрачна,
искусственна рассказываемая история, реалистичен фон, на котором
происходит действие.
Драма, почти трагедия, "Время цыган" не оставляет, однако, у
зрителя чувства неизбывной печали. Кустурица не был бы Кустурицей, если
бы его картину не оживлял, не пронизывал бы насквозь юмор, порой
жизнелюбивый, порой висельный. Юмор, с одной стороны, и вытаскивает
картину из области чистой пародии, то есть зависимости от пародируемого
текста. С другой стороны, быть может, и снижает трагизм, то есть не
позволяет драме сделаться трагедией, а значит, и не допускает
естественного для трагедии разрешения катарсисом. Блестящая, мастерская
вещь, таким образом, как бы провисает в междужанрье, оставляя в итоге
чувство некоторого недоумения: гениально, но - по гамбургскому счету -
зачем?
Но то ж по гамбургскому счету. А с многих ли мастеров в последнее
двадцатилетие мы по такому счету можем спрашивать?