ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ (Акира Куросава)

боевик/истерн
Продолжительность: 110
Япония 1961
Режиссер: Акира Куросава
Продюсер: Акира Куросава
Сценарий: Акира Куросава, Рюдзо Кикусима
В ролях: Тосиро Мифунэ, Эйдзиро Тоно, Каматари Фудзивара, Такаси Симура, Сэйдзабуро Кавадзу, Исудзу Ямада, Хироси Татикава, Тацуя Накадай, Йосио Цутия и др.
Музыка: Масару Сато
Оператор: Кадзуо Миягава

---

23.12.2002

Великий мастер Куросава, помимо высокого кино, снял немало жанровых, коммерческих лент, большей частью исторических боевиков, или истернов, одновременно чрезвычайно похожих на голливудские вестерны и принципиально от них отличных, как в чисто художественном смысле, так и потому, что сама суть восточной ментальности совершенно противоположна западной: герои-одиночки Куросавы, выброшенные за черту социального бытия средневекового японского общества, и деклассированные "лимонадные Джо" с кольтами имеют лишь внешнюю схожесть.

Жанр таких лент по-японски называется "дзидайгэки". Точно так же, как среди многочисленных исторических боевиков западных режиссеров, среди дзидайгэков есть и качественные зрелища, и откровенный ширпортеб.

В основе всего самурайского кино лежит старинный аристократический и боевой кодекс бусидо, подобно тому как в основе всего японского общества (так было по крайней мере до ХХ века) заложена чрезвычайно жесткая иерархия, венчаемая прямым наследником богини Солнца, императором.

"Каждое царствование было эпохой, смерть императора или феодала означала, что жизнь многих подданных тоже закончилась... Воинское сословие самураев имело особый кодекс - бусидо, в котором декларировалось презрение к собственной жизни, к страданиям и боли. Самоубийство по определенному ритуалу было для них безальтернативным, если следовало искупить вину или выразить протест против несправедливости для сохранения чести... Функционирование семьи в этом этносе также отличалось особенностями. Оно было проникнуто общностью и симбиозом (например, жизнь матери имела смысл, если она была целиком посвящена детям) и крайней независимостью ее членов в отношении окружающей среды (нежеланием принимать помощь извне). В общественных отношениях и полная независимость, и, наоборот, подчинение означали незрелость человека. Кроме того, личное и социальное "Я" японца отличались почти полным слиянием. Будучи в первую очередь членом определенной социальной группы, он должен был отвечать за все, что происходило в ней, чтобы предотвратить угрозу нестабильности <...> другие черты японского этноса, например, сдержанность и молчаливость с минимальным выражением чувств, склонность к интровертированной агрессии, значимость чувства стыда при несоответствии принятому в обществе идеалу. Интенсивное переживание стыда скрывалось, в противном случае не оставалось ничего, кроме как умереть..." (А.Н. Моховиков. Введение к историко-философскому разделу / Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. М.: Когито-Центр, 2001. С. 14 - 15).

Приношу извинения за длинную цитату, однако тут же приведу еще одну. Что поделать - "восток есть восток", и нам, европейцам, не так-то легко понять тонкости японской культуры. Речь здесь пойдет уже только о самураях и их кодексе чести бусидо, на прославлении или отрицании которого строятся все дзидайгэки. А нам ведь чрезвычайно понять, в чем именно отличие восточного истерна от западного вестерна, какова разница между самураями и кольтоносцами, не так ли?

"Этот самобытный жанр (дзидайгэки. - В.Р.) возник на материале жизни средневекового воинства - самураев, которые, начиная с XII столетия, были господствующим сословием японского общества. Их путь к власти, к ее укреплению шел через кровавые междоусобицы и бесконечные военные столкновения...

Многовековое господство военного сословия определяло жизнь страны, ее историю, ее культуру. В соответствии с задачами, которые стояли перед военным сословием, сложилась целая система норм и правил поведения, на которую опиралась жизнь этой касты. Крупные феодалы нуждались в послушных воинах (внимание, читатель! Вот оно, самое существенное различие между самураями и ковбоями - принадлежность. Самурай, даже и бродячий, стремится к подчинению, ковбой, даже и оседлый, прежде всего пестует свою независимость. - В.Р.), и в результате родилась доктрина "долга" и "верности" господину. Подчиненное положение рядовых самураев выдвинуло "скромность". А военное поприще требовало душевной и физической стойкости, мужества и жестокости. Совокупность этих заповедей получила название "бусидо", что в переводе означает "путь самурая"...

В самурайстве воспитывалось пренебрежительное отношение к другим низшим сословиям. Культ героизма отличался крайней жестокостью, которая не знала пощады ни к себе, ни к другим. Самурай мог просто так, безнаказанно зарубить простолюдина. И так же просто вонзал он в себя кинжал, чтобы совершить ритуальное самоубийство - харакири, это выражение безмерной степени преданности долгу, стоицизма и равнодушия к смерти.

Идеология господствующего военного сословия культивировалась и насаждалась в течение веков. В связи с этим многие ее элементы стали специфическими для Японии, ее общественной жизни, культуры и мировоззрения" (И. Генс. Тосиро Мифунэ. М.: Искусство, 1974. С. 65 - 66).

Самурайская тематика разрабатывалась Куросавой во многих картинах. "Телохранителю" предшествовали и "Семь самураев", и "Три негодяя в скрытой крепости", и еще раньше (в 40-х гг.) две серии "Сугато Сансиро". Кроме Куросавы, популярный жанр дзидайгэков разрабатывался и другими мастерами экрана (Масаки Кобаяси, Тадаси Имаи и др.). Но именно картины Куросавы не только придали жанру "второе дыхание", но и вывели его за пределы Японии, а кроме того, каждый из опытов Куросавы в этом жанре заключал в себе пародию на дзидайгэки. Так, в рассматриваемой картине уже сам образ героя, не просто не находящего, но, пожалуй, и не желающего найти себе хозяина, задает ленте скорее ироническую, нежели собственно героическую тональность. После знакомства с работами Куросавы, новую жизнь обрел и любимый на Западе вестерн, причем не только в американских образцах, но и в европейском, главным образом итальянском кино, породившем свою вариацию жанра - "спагетти-вестерн", а в его лоне и классика - Серджо Леоне. Последний, между прочим, свой стартовый фильм в этом жанре ("За пригоршню долларов") сделал именно как ремейк "Телохранителя".

Кстати, о ремейках. Перепоставлены или адаптированы в разное время и такие боевики Куросавы, как "Семь самураев" ("Великолепная семерка", реж. Дж. Стёрджес), "Расёмон" ("Надругательство", реж. М. Ритт); "Телохранитель" же, помимо С. Леоне, в той или иной форме продолжается и по сегодня. Таков, например, популярный лет пять назад "Герой-одиночка" с Брюсом Уиллисом, в титрах которого хоть и значится: "Сценарий Акиры Куросавы", но даже если это и так на самом деле, значит, маэстро просто слегка переделал свой шедевр под вестерн.

Считается, что в 60-е гг. коммерческие фильмы были для Куросавы чистой необходимостью для выживания собственной студии, но, быть может, это и не совсем так. Во всяком случае, режиссер снимал исторические боевики до конца жизни, и каждый раз делал это все лучше и разнообразнее, создав в конечном итоге в границах направления превосходную жанровую мозаику.

Сюжет "Телохранителя" режиссер нашел в книгах Сюгоро Ямамото. Читая рассказы и романы этого талантливого писателя, "Куросава набрел на образ одинокого ронина (бродячего самурая, лишенного покровителя) Цубаки Сандзюро, продающего свой меч феодалам в эпоху междоусобных войн XIII века. Поначалу образ мыслился необычным, с комическими чертами: Сандзюро побеждает не столь доблестью и мастерством, сколь хитростью и рассудком. Ему часто достается, но он не унывает, не погибает. Что-то было в этом образе от Кикутиё из "Семи самураев", да и в сюжете - героизм наемника - тоже. Правда, Кикутиё защищал крестьян, а Сандзюро - торговцев, первый был прямодушен и добр, второй - хитер, скептичен. Но связь образа Сандзюро с фольклором, возможность намеков на современность, когда сильные мира сего нуждаются в вооруженной охране, - все это решило дело" (Р.Н. Юренев. Одинокий всадник в тумане / Акира Куросава. М.: Искусство, 1977. С. 42 - 43).

Итак, один против всех, и этот один из всего возможного арсенала имеет только боевой меч и самурайский дух. К тому же он должен быть наделен комическими чертами. На главную роль приглашается любимый актер Куросавы Тосиро Мифунэ. Каким он видит образ своего героя, скитальца, ищущего работу, выполняющего ее и отказывающегося от заслуженных лавров ради свободы?

Каким угодно, только не смешным. Сандзюро в исполнении Мифунэ практически утратил черты комизма, разве что постоянно раздраженно почесывается, но эта привычка скорее всего от невозможности содержать тело по правилам нормальной гигиены. Бродяга ведь, в сущности, хоть и рыцарь. Но этот вполне серьезный самурай на деле-то постоянно нарушает кодекс бусидо.

Мы впервые встречаем Сандзюро на большой дороге, проходящей через маленький поселок, где суждено ронину вступить в бой. Впрочем, процитирую описание картины, содержащееся в давней и труднодоступной широкому современному читателю книжке Инны Генс "Тосиро Мифунэ", к которой уже обращался выше. "Он появляется в небольшом поселке, открытом всем ветрам. Здесь дует ветер особого рода - ветер зла. Поселок разбился на два враждующих лагеря, во главе одного из них - торговец шелком, другого - торговец сакэ. Оба порядочные негодяи. Основная идея фильма - когда сталкивается зло, страдает народ. Сандзюро появляется в поселке, вмешивается в дела его обитателей, натравливает их друг на друга, чтобы затем со стороны наблюдать их взаимоистребление...

Мифунэ как-то назвал Сандзюро - реалистичным героем. И действительно, в фильме поначалу показан ронин, доведенный до такой крайней нужды, что вынужден продавать свое умение биться на мечах банде подонков и негодяев...

Сандзюро появляется в фильме насквозь пропыленный, небритый, грязный, в небрежно накинутом ветхом кимоно. С ироничным спокойствием поглядывает Сандзюро на развернувшуюся перед ним кровавую драку, временами поглаживая небритый подбородок. Этот привычный жест Мифунэ приметил Куросава и использовал его для внешней характеристики героя.

Когда Сандзюро пытается наняться в телохранители, Мифунэ играет нарочитую тупость, жадность, неразборчивость, демонстрируя своим будущим работодателям только физическую силу и ловкость. А в глубине его взгляда поблескивают ум, ирония и глубокое презрение к окружающим его подонкам...

В поселке появляется негодяй, законченный злодей, равный Сандзюро по уму и хитрости, к тому же единственый... обладатель пистолета (не удивляйтесь, читатель, своего Сандзюро Куросава, разумеется, переселил из XIII столетия во времена более поздние, ибо в число задач режиссера, думается, входило и пародирование голливудских вестернов. - В.Р.). Двойная игра Сандзюро разоблачена, он жестоко избит. С завидной ловкостью до смерти забитый (здоровенным амбалом, из которого, кажется, вырос "зубастик" бондианы 70-х. - В.Р.) Сандзюро выбирается из поселка, раны его мгновенно заживают...

Наступает финальный поединок - вершина классического дзидайгэки... Вот он (герой. - В.Р.) застыл как изваяние в напряженном ожидании. На него медленно надвигается банда негодяев. Сандзюро суров, это уже не хитрый искатель приключений, а натянутый, как тетива, всеми нервами и мышцами готовый к смертельному поединку человек. Мертвую тишину прерывает резкий смешок Сандзюро - он как смерч бросается вперед, сокрушает своих врагов и, когда все кончено, не оборачиваясь, уходит. Уходит в неизвестность" (С. 71 - 73).

В чем секрет обаяния ронина Куросавы-Мифунэ? А секрет есть несомненно, ведь картина, снятая в 1961 году, смотрится, поверьте, лучше, чем тот же "Герой-одиночка"; Уиллис же, сколько бы хорош он ни был сам по себе, сколько бы ни геройствовал, в сравнении со скупой мимикой, тигриной пластикой, гибельной усмешкой и звериным рыком японского актера, как говорится, отдыхает. По-видимому, секрет в нерасторжимом слиянии исторической и психологической правды содержания и сказочности сюжета. Таковое слияние образует миф - историю для всех и навсегда, в то время как история подвигов Уиллиса (Шварценеггера, Сталлоне - безразлично) - не более чем сказка для тех, кто всему на свете предпочитает фантастику.

А какова мораль? Этим вопросом задается любой серьезный зритель и любой критик. А какова вообще мораль любого мифа? Есть ли она, одна на всех? Или каждый может вычитать из текста то, что ему доступно.

Не будем вслед за Р. Юреневым и И. Генс рассуждать о морали. В мире тотального зла герой, уничтоживший хотя бы небольшую его часть, уже морален. А Сандзюро ведь обретает двух друзей, пусть слабых и боязливых, маленьких человечков, но в трудную минуту, жертвуя собой, отважившихся прийти ему на помощь. Вот, собственно, и мораль.

И, кстати, не в никуда уходит ронин. Он уходит в продолжение, унося с собой не только призрачные лавры мифологического героя-победителя, но и вполне реальные призы Венецианского МКФ, а заодно и непреходящую по сию пору любовь благодарных зрителей, которым два мастера подарили и удовольствие, и надежду на то, что и в самые трудные времена судьба не оставит нас один на один с мировым злом.

Рецензия: В. Распопин